«Единственное, чего мне не хватало в больнице, — это общение»

За пять лет совместной работы Благотворительный фонд «Дети России» стал добрым другом подопечных Центра детской онкологии и гематологии Областной детской клинической больницы № 1. Благодаря фонду, приобретено современное оборудование общей стоимостью 16 000 000 рублей, открыта игровая комната, кабинет психолога. Работают служба клинических психологов и волонтерская служба. Добровольцы, в основном студенты и школьники, регулярно проводят для маленьких пациентов праздники и мастер-классы, организуют встречи с интересными людьми. Волонтерской службе уже более трех лет, и одной из первых поддержала ее работу Ольга Шахалевич, в прошлом — пациентка центра, сегодня — студент-психолог. Мы поговорили с ней о работе службы и о том, что возможностей проявить сочувствие к ближнему больше, чем нам кажется, а с малых благих дел неожиданно начинаются и большие.

 

Почему вы решили заниматься волонтерской деятельностью в онкологическом центре? Что привело к возникновению такого желания?

История на самом деле очень длинная. Все началось в 2008 году. Я попала туда на лечение. У меня был не рак. Это заблуждение, что в онкологических центрах лечат только раковые заболевания. В период подросткового возраста случилось что-то, что привело к тому, что у меня началась болезнь, связанная с маленьким количеством тромбоцитов в крови.

На тот момент мне было 12 лет. Появлялись синяки, кровотечения без видимых причин. Лечение было очень длинным, тяжелым. Врачи проводили разные виды терапий. Проблемы то отступали, то накатывали с новой силой, и в некоторых ситуациях мой организм вел себя непредсказуемо.

Консультации, лечение составляли всю жизнь на протяжении почти 5 лет, поэтому единственное, чего мне не хватало в больнице, — это общения. Я перестала видеть своих одноклассников, и для меня это был большой стресс. Меня вырвали из всей моей общественной жизни, заставляли сидеть дома. Были друзья, которые ко мне тянулись, но иногда почему-то казалось, что со мной общаются из жалости. В этот период очень хотелось быть самостоятельной и взрослой, но не получалось из-за постоянного контроля и беспокойства моей мамы.

Совет лечащего врача — прибегнуть к помощи психотерапевта — довел меня до истерики. Услышав эти слова, я в слезах хлопнула дверью, выбежала из кабинета и по воле судьбы столкнулась с женщиной, которой оказалась Татьяна Александровна Майбурова — основатель службы клинических психологов при онкоцентре. Не могу сказать, что я лечилась у нее как у психотерапевта. Просто приходила к ней пообщаться, потому что связи с внешним миром катастрофически не хватало. Тогда еще не было такого активного развития социальных сетей, не было стороннего человека, того, кому я могла бы просто выговориться.

А когда уже шла на поправку, Татьяна Александровна предложила мне прийти и поиграть с детьми. Пришла раз, другой, третий… Но мне было очень тяжело. Сейчас, имея за плечами 3 курса образования психолога и опыт, я могу сказать, что в тот момент сама еще не вышла из ситуации болезни, борьбы. Поэтому чувствовала, насколько тяжело мне дается работа с другими пациентами. Так я и стала первым волонтером.

 

Подводя итог, как на вас повлиял опыт лечения и непростое начало работы с другими подопечными Центра детской онкологии? Поменялись ли взгляды на жизнь?

Я лечилась около 5 лет, проходила курс очень агрессивной терапии. При этом ходила в школу; конечно, стала хуже учиться — смотрела на свою жизнь как бы со стороны, издалека. Татьяна Александровна вытащила меня из этого состояния безучастности. Сейчас я могу сказать с уверенностью, что онкологический центр для меня — это «друг» моего развития. Не знаю, насколько это адекватно (смеется). Наверное, для некоторых мои слова могут показаться странными.

Жизнь повернулась на 360 градусов. Было до и после. Резкий обрыв. Если бы этого не произошло со мной, не знаю даже, каким человеком я была бы сейчас. За время моего лечения онкоцентр стал для меня родным; я скучаю по врачам, они стали для меня по-настоящему близкими людьми. Анализируя сейчас эту ситуацию как будущий психолог, я могу сказать, что это высшая стадия принятия болезни: я принимаю ее как своего учителя. Обычно люди бегут от болезней, врачей, а я до сих пор хочу увидеться со своим врачом, мне интересна ее жизнь.

По поводу волонтерства могу сказать, что внутренне прочувствовала, насколько детям и их родителям нужна поддержка извне. Просто прийти поиграть, принести частичку внешнего мира, дать понять, что они не одни, жизнь продолжается и здесь, и вне больничных стен, очень важно.

Итак, вы решили стать волонтером. С какими трудностями пришлось столкнуться?

Основным препятствием было то, что я была первой. Плюс не было опыта общения с детьми. Конечно, друг с другом им проще общаться. Грубо говоря, тех, кто лечится рядом, они воспринимают как «своего», а сторонний человек в какой-то мере воспринимается как чужак, как тот, кто небезопасен.

Хотя были и те, кто сам делал шаг навстречу. Например, мальчик Илюша, которого я узнала благодаря «Играм победителей», очень мне помог, придал уверенности своей активностью и вниманием ко мне. Я поняла, что могу этим заниматься. Илюша, я бы сказала, «ребенок-звезда»: первым заговорил со мной, предложил вместе порисовать, поиграть, «втянул» меня в общение.

 

Возникало ли желание бросить работу в Центре детской онкологии?

В самом начале были такие моменты. Я приходила не 3 раза, а 2… Это было связано с тем, что графика у службы, да и большого количества добровольцев еще не было. Сейчас за каждый этаж отвечает психолог, который ведет консультации с пациентами и их родителями; есть четкая организация нашей деятельности.

Взаимодействие волонтеров и клинических психологов происходит постоянно, и это очень важный фактор. Потому что поговорить с друзьями, которые этим не занимаются — это одно. Да, они тебя выслушают, посочувствуют, но все же до конца не проникнутся, потому что многих проблем просто не могут понять, прочувствовать их. Совсем другое дело — человек, который сам «варится» здесь каждый день, да еще и имеет специальное образование клинического психолога, опыт. Это колоссальная поддержка совсем другого уровня.

Также сложности на первых этапах у меня возникали из-за того, что с детьми хороший контакт наладить не получалось — казалось, что я занимаюсь совершенно бесполезным делом. Был еще один момент: когда подошло время экзаменов, поступления. Все это было сложно совместить с волонтерством. Пришлось просто немного отойти в сторону, но я точно знала, что вернусь. Хотя эта пауза и заняла у меня 3 года.

 

Ваш перерыв, к счастью, окончен. Расскажите, чем сейчас занимаетесь по жизни, что получаете в результате своей волонтерской деятельности?

Сложно объяснить мое состояние. Как таковой радости от посещения онкологического центра я не испытываю, но у меня такое ощущение, что это место силы, пополнения своих собственных ресурсов. Как после общения с хорошим другом, которого давно не видела. Я не прихожу туда часто, но все же стараюсь принимать активное участие в жизни центра. Это и помощь в проведении «Игр победителей», и цветы, которые сажали на большой клумбе, и ее прополка (улыбается).

Понятие «доброе дело» для всех разное: для кого-то и поблагодарить другого человека будет большим добрым делом, а для кого-то — закупить на миллион рублей фломастеров, карандашей будет пустяком. Это зависит от многих факторов: финансовых ресурсов, привычки.

Если говорить о больнице, то немногие готовы помогать здесь. У нас в стране больница считается закрытым местом; люди боятся болезней, старости; боятся смотреть на бездомных, больных животных. Считаю, что нашими привычками управляет страх. Переступить через этот страх под силу любому. Главное — начать к этому стремиться. В первую очередь, должно быть желание. Лучше делать добрые дела с большим желанием, нежели делать это, потому что надо.

 

Родные поддержали вас в решении помогать тяжелобольным детям?

Моя мама работает в онкологическом центре, только во взрослом. Она относится с пониманием, вообще считает меня самостоятельной (смеется). Если ты являешься волонтером Центра детской онкологии, очень важно, чтобы тебя ждала поддержка дома. Если ты один, риск эмоционального перенапряжения очень велик. Нужно, чтобы кто-то сопереживал тебе в этой деятельности.

Я благодарна маме за то, что у меня есть ее любовь и внимание. А вот с окружающими не всегда можно найти такой контакт. Например, одногруппники. Когда нужны были волонтеры для «Игр победителей», не все отозвались. Не все могут побороть свой страх даже ради доброго дела. Наверное, так происходит, потому что слова «рак», «онкология» пугают всех, хотя не все в онкологическом центре болеют раком.

 

Какими качествами должен обладать человек для работы в онкологическом центре?

У многих людей есть стойкие убеждения о том, что в онкоцентре все плохо и оттуда в принципе не выходят. Это, конечно, не так. Дети выздоравливают, возвращаются к привычному образу жизни — взять те же «Игры победителей».

Нужно, чтобы человек умел воспринимать ситуацию по-разному. Конечно, людям тяжело видеть, что маленькие дети ходят с капельницами и перебинтованными руками. Такое сложно воспринимать, особенно девушкам. Поэтому необходима гибкость мышления и способность сопереживать, не поддаваясь при этом сильным эмоциям: острые чувства могут помешать. Ну и без желания — никуда.

Набор новичков, насколько я знаю, продолжается. На что бы вы обратили внимание людей, которые только раздумывают о том, становиться ли волонтером Центра детской онкологии и гематологии?

Одним из самых главных препятствий может выступить привязанность. Когда привязываешься, начинаешь переживать за подопечного, грубо говоря, как за друга, а исход ведь может быть разным, в том числе и летальным. Не все могут воспринимать смерть безболезненно.

Ну, и конечно, ответственность. Если у нас появляется даже легкий насморк, мы остаемся дома. Многим кажется, что можно прийти сегодня-завтра, поиграть, пообщаться с детьми, но даже не подозревают, что нужно собрать пакет документов, и на этом этапе многие отсеиваются. Главное — доставить детям полтора-два часа удовольствия и радости.

 

Вы хотите связать свою жизнь с онкологическим центром и работать там?

Да, это было бы идеальным вариантом. Хотя, кончено, есть свои нюансы. Для работы в онкологическом центре необходима серьезная подготовка. Речь идет как об образовании, так и о внутренней готовности, внутреннем стержне.

Если образование не является проблемой (та же помощь клинических психологов — уже в каком-то смысле психологический тренинг), то с ментальной подготовкой дела обстоят сложнее: слишком высок риск профессионального выгорания.

И все же я хотела бы связать свою жизнь с этим, имея дополнительный вид деятельности. Все-таки, углубляясь в жизнь такой организации, нельзя остаться в стороне от смерти, слез, горечи. Это неизбежно. Поэтому очень глубокое погружение, наверно, не для меня. Но как продолжение отношений со своим «лучшим другом» — онкоцентром — да! (смеется).

Беседовала Алина Хасанова